Древние арабские писатели, между прочим, относят тифлисские бани к «чудесам света». Все они были каменные, со сводами, свет проникал сверху через купола, едва освещая глухие кирпичные стены; пол выложен был плитами серого пористого камня, из него же — ванны. В так называемых особых номерах ванны облицованы мрамором; пол в прихожей устлан коврами, а лавки покрыты разноцветным сукном, в изголовье кладутся продолговатые подушки-мутаки. «… Отроду не встречал я ни в России, ни в Турции ничего роскошнее тифлисских бань», рассказывает А. С. Пушкин в своем «Путешествии в Арзрум во время похода 1829 года.» Тифлисские бани изумляли всех, кто приезжал в этот вечный город. В 1854 г.
Александр Дюма-отец гостил в Грузии; кто читал его путевые записки о Кавказе, согласится со мной, что великий французский писатель буквально был влюблен в Грузию, в ее неповторимый колорит, в грузинский феномен вообще, а что касается бань — Дюма-отец немало приятных минут провел там в окружении тифлисских карачохели и знатных господ.
Если верить его честному слову — и он даже клялся — то он был свидетелем гибели одного армянского епископа в бане. Епископ возлежал на простыне, над бассейном, четыре служителя держали простыню за края. Святой отец принимал парную ванну, а так как был он человек стыдливый, то очень забеспокоился, когда некто посторонний увидел наготу его. Слуги устали, и угол простыни выскользнул из рук одного из них. Епископ плюхнулся в воду. Слуга бросился вытаскивать его, но обварил руку. На крик сбежались банщики, но было поздно: епископа извлекли из кипятка вареным. Где тут правда, где фантазия, — кто знает… Они похожи, как сестры-близнецы. И пускай совесть великого сочинителя будет спокойна: потомство ему верит.
Тифлисские бани все двадцать четыре часа были открыты. Случалось, заезжали сюда на ночлег крестьяне: зимой лучшего постоялого двора не отыскать было. И женщины просиживали в бане целый день. Бассейнами тогда служили углубления в скале, и узкие, тесные гроты купален освещались факелами. В те стародавние времена мужчины и женщины ходили в баню в разные дни. Рано утром, нагрузив ученика из мужниной лавки узлами с бельем, отправлялась в баню представительница прекрасного пола и в сумерки, стараясь не встретить дорогой мужчину, возвращалась домой.
Общей женской баней была «Ходжа», или «Ага-Магомет-Хана». Рассказывают, что скопец этот, Ага-Магомет, наслышавшись историй о целебных свойствах серной воды, искупался в ней, но, как и следовало ожидать, мужского достоинства не обрел и велел баню разрушить. Говорят, эта купальня знаменита была потасовками. Шумели там наши скромницы гулко, пускали в ход кружки, тазы, гибкие прутья для стирки белья. Давали волю сокрытым, так сказать, в глубине нежной души чувствам. И поныне, услышав шум перепалки, говорят: «Точно как в бане Ходжа».
Но будем снисходительны к слабому полу. Баня, должно быть, заменяла им и церковь, и клуб: и по душам поговорить, и посплетничать в свое удовольствие. Ходила такая поговорка: «Хочешь поболтать — ступай в баню». Милые дамы умолкали здесь лишь затем, чтобы позавтракать и пообедать: заботливые мужья непременно посылали им в баню обед. После обеда начиналось чаепитие. Огромный самовар шипел в предбаннике, все блаженствовали, усевшись вокруг. Развлекала их одно время слепая певица по имени Майя. Ее по праву называли ашугом. Мир за чаепитием воцарялся полный. Банный день обычно заканчивался показом нарядов — только в бане могли похвастаться ими: на улице все скрывала пресловутая чадра.
А свахи? О, они, эти вездесущие колдуньи, не забывали и в бане своего ремесла. Даже смотрины здесь устраивали. Не одну молодую осчастливили, не одну обездолили, выдав за богатого старца. …Пир в бане — древний грузинский обычай. Знатных гостей обычно приглашали в баню, по этому поводу приглашали и певцов. Что ж, верно, звучал хор и в бане — не только в церкви и заполнял сводчатые залы; веселых кутил вводила песня в восторг, отдавала их грусти, раздумьям, и тогда тифлисская баня напоминала храм Диониса. Мужчины выходили из бани, заглядывали в ашпахану отведать плова или подкрепиться люля-кебабом, обжигающим пальцы.
Говорить о Тифлисских банях и не вспомнить любезного карачохели, обыкновенного тифлисца, каких тысячи — было бы несправедливо. Шел он с кутежа похмеляться в баню, и зурна сопровождала его до самых дверей. Заслышав знакомый напев, выбегали навстречу банщики, звали цирюльников. Пока карачохели бреется, стол уже накрыт. Разделим этот веселый час, послушаем тосты. «За луну, что ярко светит, чтоб нам, беднякам, дорогу заметить, с пути не сбиться, в овраг не свалиться, насмерть не разбиться». «За виноградаря, что по винограднику пройдет, упавшую лозу найдет, с земли поднимет, урожай снимет, пьян с того урожая будет и нас не забудет». «А теперь выпьем за того, кто при зажженных свечах нас дома ждет не дождется». Не знаю кому как, а мне по душе эта наивная мудрость, эта поэзия неграмотных людей, милы мне их обычаи, нравы, тосты, пословицы и поговорки, вроде этих: «носа не будет — глаза передерутся», «ранняя ссора лучше позднего мира», «стыд — на осла садиться, позор – свалиться», «была бы голова, шапка найдется» и т.д. и т.п. Все, о чем я рассказываю, ведется у нас со времен адамовых. Обычаи тифлисские духом своим и смыслом создали нечто неповторимое, достойное удивления. И любимец мой, карачохели, знает, а лучше сказать, исповедует нечто такое, чего нельзя понять сразу и тем более невозможно понять одним умом. И одной только прозой нельзя этого передать. Вот он сидит в бане в окружении достойных и любимых сердцу его людей. Что-то взгрустнулось ему. Широкая душа, богема городской жизни! Не ищите в нем маленьких добродетелей, да, да, представьте, что он рожден для жизни героической, для событий крупных — и тогда все встанет на место. Тогда и жизнь огромного и пестрого города приобретет черты крупные и неповторимые.
Вы увидите город-крепость.
Вы увидите город-кавахану.
Вы увидите город-храм.
Воздух здесь, что ли, такой? Будто надышала его сама поэзия и дала городу имя, а певцам его заповедала дарить сердечным теплом каждого, кто ступит на землю Тифлиса.
Источник: